Неточные совпадения
Больной и ласки и веселье
Татьяну трогают; но ей
Не хорошо на новоселье,
Привыкшей к горнице своей.
Под занавескою шелковой
Не спится ей в постеле новой,
И ранний звон колоколов,
Предтеча утренних трудов,
Ее с
постели подымает.
Садится Таня
у окна.
Редеет сумрак; но она
Своих полей не различает:
Пред нею незнакомый двор,
Конюшня, кухня и забор.
Она не укрощалась, хотя сердитые огоньки в ее глазах сверкали как будто уже менее часто. И расспрашивала она не так назойливо, но
у нее возникло новое настроение. Оно обнаружилось как-то сразу. Среди ночи она, вскочив с
постели, подбежала к окну, раскрыла его и, полуголая,
села на подоконник.
Он вошел не сразу. Варвара успела лечь в
постель, лежала она вверх лицом, щеки ее опали, нос заострился; за несколько минут до этой она была согнутая, жалкая и маленькая, а теперь неестественно вытянулась, плоская, и лицо
у нее пугающе строго. Самгин
сел на стул
у кровати и, гладя ее руку от плеча к локтю, зашептал слова, которые казались ему чужими...
Он отошел к столу, накапал лекарства в стакан, дал Климу выпить, потом налил себе чаю и, держа стакан в руках, неловко
сел на стул
у постели.
Клим почувствовал себя умиленным. Забавно было видеть, что такой длинный человек и такая огромная старуха живут в игрушечном домике, в чистеньких комнатах, где много цветов, а
у стены на маленьком, овальном столике торжественно лежит скрипка в футляре. Макарова уложили на
постель в уютной, солнечной комнате. Злобин неуклюже
сел на стул и говорил...
— Вот мой салон:
садитесь на
постель, а я на стул, — приглашал Марк. — Скинемте сюртуки, здесь адская духота. Не церемоньтесь, тут нет дам: скидайте, вот так. Да не хотите ли чего-нибудь.
У меня, впрочем, ничего нет. А если не хотите вы, так дайте мне сигару. Одно молоко есть, яйца…
Но следующие две, три минуты вдруг привели его в память — о вчерашнем. Он
сел на
постели, как будто не сам, а подняла его посторонняя сила; посидел минуты две неподвижно, открыл широко глаза, будто не веря чему-то, но когда уверился, то всплеснул руками над головой, упал опять на подушку и вдруг вскочил на ноги, уже с другим лицом, какого не было
у него даже вчера, в самую страшную минуту.
Она бросалась в
постель, закрывала лицо руками и через четверть часа вскакивала, ходила по комнате, падала в кресла, и опять начинала ходить неровными, порывистыми шагами, и опять бросалась в
постель, и опять ходила, и несколько раз подходила к письменному столу, и стояла
у него, и отбегала и, наконец,
села, написала несколько слов, запечатала и через полчаса схватила письмо, изорвала, сожгла, опять долго металась, опять написала письмо, опять изорвала, сожгла, и опять металась, опять написала, и торопливо, едва запечатав, не давая себе времени надписать адреса, быстро, быстро побежала с ним в комнату мужа, бросила его да стол, и бросилась в свою комнату, упала в кресла, сидела неподвижно, закрыв лицо руками; полчаса, может быть, час, и вот звонок — это он, она побежала в кабинет схватить письмо, изорвать, сжечь — где ж оно? его нет, где ж оно? она торопливо перебирала бумаги: где ж оно?
Одно время служил
у отца кучер Иохим, человек небольшого роста, с смуглым лицом и очень светлыми усами и бородкой.
У него были глубокие и добрые синие глаза, и он прекрасно играл на дудке. Он был какой-то удачливый, и все во дворе его любили, а мы, дети, так и липли к нему, особенно в сумерки, когда он
садился в конюшне на свою незатейливую
постель и брал свою дудку.
Варвара Павловна постояла некоторое время на месте, слегка повела плечами, отнесла девочку в другую комнату, раздела и уложила ее. Потом она достала книжку,
села у лампы, подождала около часу и, наконец, сама легла в
постель.
Оказалось, что Онички нет дома.
У маркизы сделалась лихорадка; феи уложили ее в
постель, укутали и
сели по сторонам кровати; Лиза поехала домой, Арапов пошел ночевать к Бычкову, а Персиянцева упросил слетать завтра утром в Лефортово и привезти ему, Арапову, оставленные им на столе корректуры.
Гудок заревел, как всегда, требовательно и властно. Мать, не уснувшая ночью ни на минуту, вскочила с
постели, сунула огня в самовар, приготовленный с вечера, хотела, как всегда, постучать в дверь к сыну и Андрею, но, подумав, махнула рукой и
села под окно, приложив руку к лицу так, точно
у нее болели зубы.
— Ох, устала! — присела она с бессильным видом на жесткую
постель. — Пожалуйста, поставьте сак и
сядьте сами на стул. Впрочем, как хотите, вы торчите на глазах. Я
у вас на время, пока приищу работу, потому что ничего здесь не знаю и денег не имею. Но если вас стесняю, сделайте одолжение, опять прошу, заявите сейчас же, как и обязаны сделать, если вы честный человек. Я все-таки могу что-нибудь завтра продать и заплатить в гостинице, а уж в гостиницу извольте меня проводить сами… Ох, только я устала!
Поздно ночью она встала со своей
постели, которая отделялась от его
постели ночным столиком и, не зажигая света,
села у него в ногах и слегка прикоснулась к нему. Он тотчас же приподнялся и прошептал с испугом...
Когда я согласился, он
сел на
постели, не спуская ног на пол, и уже тоном приказания велел мне поставить сундук на
постель, к его ногам. Ключ висел
у него на гайтане, вместе с нательным крестом. Оглянув темные углы кухни, он важно нахмурился, отпер замок, подул на крышку сундука, точно она была горячая, и, наконец приподняв ее, вынул несколько пар белья.
А Матвей подивился на Дыму («Вот ведь какой дар
у этого человека», — подумал он), но сам
сел на
постели, грустно понурив голову, и думал...
Совершив утренний намаз, Хаджи-Мурат осмотрел свое оружие и
сел на свою
постель. Делать было больше нечего. Для того чтобы выехать, надо было спроситься
у пристава. А на дворе еще было темно, и пристав еще спал.
Целую ночь я однако ж продумал, лежа в
постели: что это за люди и что за странный позыв
у них к самой беспричинной и самой беззаветной откровенности? Думал, решал и ничего не решил; а наутро только что
сел было за свою записку, как вдруг является совсем незнакомый господин, среднего роста, белый, белобрысый, с толстыми, бледными, одутловатыми щеками, большими выпуклыми голубыми глазами и розовыми губками сердечком.
Она
села на
постели, спустив ноги. При свете лампадки глаза
у нее казались большими, черными.
Меня поджидала сестра. Она тайно от отца принесла мне ужин: небольшой кусочек холодной телятины и ломтик хлеба.
У нас в доме часто повторяли: «деньги счет любят», «копейка рубль бережет» и тому подобное, и сестра, подавленная этими пошлостями, старалась только о том, как бы сократить расходы, и оттого питались мы дурно. Поставив тарелку на стол, она
села на мою
постель и заплакала.
Меж тем прошла в этом неделя; в один день Ольга Федотовна ездила в соседнее
село к мужику крестить ребенка, а бабушке нездоровилось, и она легла в
постель, не дождавшись своей горничной, и заснула. Только в самый первый сон княгине показалось, что
у нее за ширмою скребется мышь… Бабушка терпела-терпела и наконец, чтоб испугать зверька, стукнула несколько раз рукою в стену, за которою спала Ольга Федотовна.
Довольный и торжествующий, он
сел в зале писать рецепт, а князь потихоньку, на цыпочках вошел в спальню, где увидел, что Елена лежала на
постели, веки
у ней были опущены, и сама она была бледна, как мертвая.
Когда я кончал, ветер, ворвавшийся в окно, раскидал листки по полу. Тит проснулся и
сел на
постели. Лицо
у него было сонное и кислое…
Жутко. Закрываю окно и бегу к
постели. Щупаю
у себя пульс и, не найдя на руке, ищу его в висках, потом в подбородке и опять на руке, и все это
у меня холодно, склизко от пота. Дыхание становится все чаще и чаще, тело дрожит, все внутренности в движении, на лице и на лысине такое ощущение, как будто на них
садится паутина.
Она вскочила и, устремив на него мутный взор, казалось, не понимала этих слов; — он взял ее за руку; она хотела вырваться — не могла;
сев на
постель, он притянул ее <к> себе и начал целовать в шею и грудь;
у нее не было сил защищаться; отвернув лицо, она предавалась его буйным ласкам, и еще несколько минут — она бы погибла.
Несчастная красавица открыла глаза и, не видя уже никого около своей
постели, подозвала служанку и послала ее за карлицею. Но в ту же минуту круглая, старая крошка как шарик подкатилась к ее кровати. Ласточка (так называлась карлица) во всю прыть коротеньких ножек, вслед за Гаврилою Афанасьевичем и Ибрагимом, пустилась вверх по лестнице и притаилась за дверью, не изменяя любопытству, сродному прекрасному полу. Наташа, увидя ее, выслала служанку, и карлица
села у кровати на скамеечку.
Вошед в светлицу, она
села, задыхаясь,
у постели, взяла Наташу за руку, но не успела еще вымолвить слова, как дверь отворилась.
Девушка
села на стул так осторожно, точно боялась, что стул улетит из-под нее. Просто, как никто этого не делает, она рассказала мне, что только пятый день начала ходить, а до того почти три месяца лежала в
постели —
у нее отнялись руки и ноги.
— Сделайте одолжение, — сказал Хозаров, в душе обрадованный такому намерению Ступицына, потому что тот, придя в таком виде домой, может в оправдание свое рассказать, что был
у него, и таким образом
поселить в семействе своем не весьма выгодное о нем мнение. Он предложил гостю лечь на
постель; тот сейчас же воспользовался предложением и скоро захрапел.
— Тут же таки. На другой день уж всю это свою козью прыть показала. На другой день я, по обнаковению, в свое время встала, сама поставила самовар и
села к чаю около ее
постели в каморочке, да и говорю: «Иди же, — говорю, — Леканида Петровна, умывайся да богу молись, чай пора пить». Она, ни слова не говоря, вскочила и, гляжу,
у нее из кармана какая-то бумажка выпала. Нагинаюсь я к этой бумажке, чтоб поднять ее, а она вдруг сама, как ястреб, на нее бросается.
— Личная жизнь, свои тайны… все это слова! Пойми, что ты меня оскорбляешь! — сказала Ольга Михайловна, поднимаясь и
садясь на
постели. — Если
у тебя тяжело на душе, то почему ты скрываешь это от меня? И почему ты находишь более удобным откровенничать с чужими женщинами, а не с женой? Я ведь слышала, как ты сегодня на пасеке изливался перед Любочкой.
Она выписывала книги и журналы и читала
у себя в комнате. И по ночам читала, лежа в
постели. Когда часы в коридоре били два или три и когда уже от чтения начинали болеть виски, она
садилась в
постели и думала. Что делать? Куда деваться? Проклятый, назойливый вопрос, на который давно уже готово много ответов и, в сущности, нет ни одного.
Через несколько времени отлегло нá сердце
у канонницы. Подняла она голову,
села на
постель, мутным взором окинула стоявших девиц и, сложив на коленях руки, стала причитать в истошный голос...
— Что такое? — встав с
постели и
сев у окна, возле пялец, спросила Фленушка.
— Скажите, какие нынче скромности
у нас! — с усмешкой процедил он сквозь зубы, кинув взгляд на плед, окутавший собою всю фигуру девушку, и
сел на приготовленную ей
постель. — Ну, здравствуйте, Анна Петровна!
Больше и больше приходя в восторженность, Дуня приподнялась с подушки,
села на
постель и стала топать ногами… Опустила руки на колени, глаза разгорелись
у ней, лицо побагровело, и вся затряслась она; мелкие судороги забегали по лицу. Вне себя стала.
— Что с тобой, милая? Что с тобой, дружочек мой? — с любовью и участьем сказала Марья Ивановна,
садясь у изголовья кровати и сажая Дуню на не убранную еще
постель.
Заперлись они в спальне матери.
Сели обе на край
постели, вытряхнули из пакета все ценные бумаги. Много их выпало разных форматов и цвета: розовый, зеленый, голубой, желтоватый колер ободков заиграл
у нее в глазах, и тогда первая ее мысль была...
— Да ты что, брат, таким розаном смотришь? — продолжал он, обращаясь к прапорщику, который краснел, потел и улыбался, так что жалко было смотреть на него. — Ничего, брат, и я такой же был, как ты, а теперь, видишь, молодец стал. Пусти-ка сюда какого молодчика из России, — видали мы их, — так
у него тут и спазмы и ревматизмы какие-то сделались бы; а я вот
сел тут — мне здесь и дом, и
постель, и всё. Видишь…
Но Нелли не слышит кухарки. Отстранив ее рукой, она, как сумасшедшая, бежит в докторскую квартиру. Пробежав несколько темных и душных комнат, свалив на пути два-три стула, она, наконец, находит докторскую спальню. Степан Лукич лежит
у себя в
постели одетый, но без сюртука и, вытянув губы, дышит себе на ладонь. Около него слабо светит ночничок. Нелли, не говоря ни слова,
садится на стул и начинает плакать. Плачет она горько, вздрагивая всем телом.
Три дня тот нищий
у нас выжил, пил, ел с княжого стола, на пуховой
постели, собака, дрыхнул, а как все стихеры перепел, князь ему двадцать рублей деньгами, одежи всякой, харчей, повозку велел заложить да отвезти до
села, где он в кельенке при церкви живет.
Соломон. Скорей убьют меня. Идут… слышно, отворяют внизу дверь. Спрячьтесь поскорей сюда, на чердак. (Отворяет боковую дверь; Гориславская через нее скрывается.) Приберу золото, а то могут догадаться. (Убирает с поспешностию деньги в кошелек, прячет его за пазуху и укладывает детей на
постель.) Смотрите, будто спите; хоть пили вас, ни гу-гу об ней. (Задергивает занавес
у кровати, потом
садится у стола и, облокотясь на него, притворяется спящим.)
Александра Яковлевна пододвинула к кровати табурет,
села и начала свой рассказ. Она откровенно передала баронессе свой роман с князем Виктором, умолчав, конечно, о том, что она сама увлекла его, а напротив, изобразив себя жертвой хитросплетенного молодым князем соблазна. Рассказала известные нам сцены с княгиней. Не скрыла и тайны своего происхождения и сцены
у постели умирающего князя Ивана и, наконец, последние слова его о пакете ео стотысячным наследством, скрытым и присвоенным князем Василием.
И Дмитрий Иванович, дитя, которому было за двадцать лет, от скуки, его томившей, исполнил тотчас предложение своего дьяка,
сел с ногами на
постель, взял костяной ларец к себе на колена и отпер его ключом, который висел
у него на поясе.
Она вздрогнула, точно ударили по ней самой, и проснулась. Быстро вскочила она с
постели, оделась, распахнула окно, выходящее в сад,
села у него и задумалась.
Отец Савелий поставил точку, засыпал страницу песком и, тихо ступая ногами, обутыми в одни белевые носки, начал ходить по полу, стараясь ни малейшим звуком не потревожить сна протопопицы. Он приподнял шторку
у окна и, поглядев за реку, увидел, что небо закрыто черными тучами и капают редкие капли дождя. Постояв
у окна, он еще припомнил нечто и вместо того, чтобы лечь в
постель, снова
сел и начал выводить своим круглым почерком...
«Ну, да будет же с меня хоть и этого счастья! будет с меня хоть и того, что я хоть в спальне-то
у себя в покое поживу одна без него, без привередника», — подумала она и, нетерпеливо сбросив на пол две лишние теперь подушки, развязала юбку и
села на
постель с такою смелостью, с какою не подходила к ней и не
садилась на нее ни разу отроду.
Темка — большой, плотный, с большой головой — медленными шагами ходил по узкой комнате. Марина сумрачно следила за ним. А
у него глубоко изнутри взмыла горячая, совсем неразумная радость, даже торжествование какое-то и гордость. Он так был потрясен, что ничего не мог говорить… И так это для него было неожиданно, — эта глупая радость и торжество. Темка удивленно расхохотался,
сел на
постель рядом с Мариной, взял ее руку в широкие свои руки и сказал с веселым огорчением...